Последняя экспедиция

Занятие побережья Красноводского залива и установление протектората над Хивой и Бухарой привели к усилению влияния России на значительной территории Туркестана. С этим Англия не хотела мириться и стремилась всеми способами помешать его распространению на остальную территорию. В одном из своих писем Скобелев писал: «Близкое будущее докажет нам, я полагаю, что Англия предпримет в этом направлении (завоевание господства в Туркестане. – Б. К.) ряд попыток и усилий, носящих вначале исключительно промышленный и торговый характер, но которые разовьются впоследствии в могущественную, угрожающую нашим границам наступательную силу». Предыстория событий на восточном берегу Каспия такова. В ноябре 1878 года Англия начала военные действия против Афганистана. Россия, хотя и сохраняла нейтралитет в этой войне, воспользовалась ею для организации из Красноводска военной экспедиции в Ахал‑Текинский оазис[52].

Еще задолго до этой экспедиции большинство туркмен добровольно приняли русское подданство. Однако самое большое из туркменских племен – текинцы, руководимые верхушкой, получавшей военную помощь от Англии, оказало вооруженное сопротивление России. Феодалам удалось повести за собой подвластное им население.

На протяжении целых столетий даже хорошо оснащенные персидские войска никогда не осмеливались вступить в серьезную войну с текинцами, и можно понять радость пограничных правителей, когда в столкновении с какой‑нибудь шайкой удавалось захватить нескольких пленных и доставить их в Тегеран.

В 1879 году трехтысячный отряд генерала Ломакина подошел к стенам крепости Геок‑Тепе и начал ее штурм, но, понеся большие потери, был вынужден отступить. Известие о неудаче русских войск было встречено в Лондоне с восторгом. Английские власти в Индии и Афганистане получили депеши об усилении антирусской деятельности в Туркестане.

Поражение русских войск под Геок‑Тепе могло иметь серьезные последствия, и поэтому, выступая на Государственном совете, Д. А. Милютин сказал, что без занятия этой позиции Кавказ и Туркестан будут разъединены, ибо остающийся между ними промежуток уже и теперь является театром английских военных происков, в будущем же может дать доступ английскому влиянию непосредственно к берегам Каспийского моря. Организацию новой экспедиции поручили Скобелеву.

Скобелев получил телеграмму с приказанием сдать корпус и на всем пути в Петербург пребывал в недоумении. Развеял его государь Александр II. Беседа шла с глазу на глаз, но содержание ее стало известно. Речь шла о задаче особой важности, где таланты военачальника должны сочетаться с мудростью политика. Скобелеву предстояло действовать самостоятельно, в отрыве от основных баз, и это вдвойне усиливало ответственность. Государь был осторожен и назвал срок завершения экспедиции – четыре года. Из уст царя Скобелев узнал, что казна, подсчитав расходы, выделила сорок миллионов рублей. Ему даровалось право единолично решать, куда и на что тратить деньги. Завершая беседу, государь взял Скобелева под руку и стал прохаживаться с ним по залу, говоря, что на генерала отныне обращены взоры всей России, советовал не спешить. Когда прощался, спросил:

– Есть ли какие просьбы? На это Скобелев ответил:

– Прошу, Ваше Величество, об одном, чтобы в отряде моем не было корреспондентов.

Просьба Александру II показалась странной, он развел руками:

– Ну что ж, пусть будет так.

Скобелев пришел с приема в свою петербургскую квартиру на Моховой и сразу же сел изучать имеющиеся сведения о предыдущей экспедиции. На следующий день его квартира превратилась в штаб. Выясняли причины неудачи, делали выводы, и в скором времени стало ясно, что и в Туркестане заведомо пренебрежительное отношение к противнику и упование на его слабость привели к столь плачевному результату. Характерной чертой Скобелева была доскональная подготовка к самому малому делу, и не потому, что он пытался усложнить простое, а потому, что чувство ответственности у него никогда не уступало места расчету на авось, неоднократно апробированному многими генералами, в том числе и его предшественником генералом Ломакиным.

«В нем все было наизнанку, наоборот бюрократической мертвенности, – вспоминал современник. – Он не мог слышать формализма без дела, без разума, без нужды... Вы могли у него спать и ничего не делать сколько угодно – лишь бы дело у вас от этого сна и бездействия на страдало». Ознакомившись подробно с материалами, Скобелев пришел к выводу, что неудача экспедиции кроется в слабом материальном оснащении и в отсутствии должного снабжения. Представленный Скобелевым расчет был всеобъемлющ, а подбор помощников говорил о том, что он умеет ориентироваться в массе военных и знает истинную цену каждому.

Так, на должность начальника штаба он выбрал полковника Н. И. Гродекова, обладавшего замечательным трудолюбием, высокой штабной культурой и обширными знаниями географии, этнографии, истории Туркестана, жизни и быта ее народов, участника многих экспедиций и автора целого ряда научных трудов.

Войскам предстояло преодолеть Каспий. Россия какого‑либо флота на море не имела. Скобелеву пришлось основательно поразмыслить, прежде чем в памяти высветилось имя человека, которому он мог доверить морскую часть экспедиции. Он вспомнил коварный Дунай, переправу русских войск.

Тогда, в июне, о моряках, сражавшихся на Дунае, ходили легенды, и довольно часто называли героя по фамилии Макаров. К слову сказать, покидал Болгарию Скобелев на судне, как ему показалось, непонятного типа, каковым оказался пассажирский пароход «Великий князь Константин», оборудованный для ведения боевых действий на море. Ему понравились распорядительность и энергия капитана с Георгиевским крестом в петлице кителя. Капитан представился: «Макаров».

И вот теперь, когда решался вопрос о том, кому поручить такой сложный участок, как осуществление морских перевозок, Скобелев решил предложить С. О. Макарову пост начальника морской части экспедиции. Будущий выдающийся флотоводец не колеблясь дал согласие.

От Красноводска отряду Скобелева предстояло преодолеть около пятисот верст по сыпучим пустынным пескам до Ашхабада. Дорог не существовало. И тогда Скобелев выдвинул идею строительства железной дороги, за которую с жадностью ухватились подрядчики, но, узнав о том, что контроль за отпущенными средствами будет осуществлять сам Скобелев, с поразительной быстротой отказались. Скобелев из прошлого опыта знал, что привлечение дельцов не ускорит пуск дороги, а наоборот, жажда наживы создаст дополнительные трудности в ее строительстве, и потому решил действовать самостоятельно.

«С прибытием Скобелева в Закаспийский край, – вспоминал участник экспедиции Чанцев, – все закипело иной жизнью, все пришло в движение, на всем стала видна мысль, цель, сознательная работа. Генерал вставал в 4 часа утра, являлся со своими адъютантами на кухни, когда ротные котлы только что начинали ставить на огонь, проверял сам мясо, крупу, пробовал хлеб, ночью неожиданно являлся в госпиталь, осматривал сторожевую службу».

В самом начале экспедиции Скобелев провозгласил: «Верблюды, верблюды и еще раз верблюды». Да, без этих «кораблей пустыни» невозможно было рассчитывать на успех в походе. Посланные во все концы отряды добыли необходимое количество животных. В семитысячном отряде к началу похода насчитывалось около шести тысяч верблюдов. По распоряжению Скобелева на пути до крепости Геок‑Тепе создавались промежуточные укрепления и склады. Солдаты железнодорожного батальона и вольнонаемные рабочие строили полотно невиданными для того времени темпами – одна с четвертью верста в день; прокладывались телеграфные линии. Вместе с русскими войсками в пустыню шла цивилизация.

В степной дикости красиво и быстро, яркими звездочками мигали гелиографические зеркала, беспрерывно передавая азбукой Морзе предписания и сообщения о ходе дел и донесения Скобелева в Россию.

Тщательная подготовка и обеспечение регулярного подвоза продовольствия и боеприпасов позволили отряду Скобелева к январю 1881 года приблизиться к Геок‑Тепе. На все его предложения о прекращении войны текинцы отвечали отказом. Неприятель нападал на караваны, нарушал связь, совершал вылазки. 11 января Скобелев отдал распоряжение на штурм и утром 12‑го возглавил его. Текинцы сражались с фанатичным упорством. Несмотря на их огромное количественное преимущество (за стенами крепости укрылось около двадцати шести тысяч человек, по другим сведениям – сорок пять тысяч человек), регулярные войска, обладавшие значительным военно‑техническим превосходством, овладели крепостью.

К удивлению ожидавших расправы туркмен, грозный начальник приказал русским солдатам собрать раненых, и русские врачи приступили к их перевязке и лечению. Но особенно поразило текинцев объявление о передаче городу продовольствия.

Как всякий русский человек, Скобелев исключал мысль о человеконенавистничестве.

– Из рабов мы стараемся сделать людей, – говорил генерал. – Это поважнее всех наших побед.

В телеграмме, направленной Александром II, главнокомандующему Кавказской армией великому князю Михаилу Николаевичу от 14 января 1881 года говорилось: «Благодарю Бога за дарованную нам полную победу. Ты поймешь Мою радость. Спасибо за все твои распоряжения, увенчавшиеся столь важным для нас результатом. Передай Мое сердечное спасибо всем нашим молодцам: они вполне оправдали Мои надежды. Генерал‑адъютанта Скобелева произвожу в полные генералы и дал Георгия II степени. Прикажи поспешить представлением к наградам».

14 января 1881 года указом императора Скобелев был произведен в чин генерала от инфантерии и награжден орденом св. Георгия II степени.

К весне 1881 года текинцы прекратили всякое сопротивление. Следом за Геок‑Тепе пали Денгиль‑Тепе и Ашхабад, который тогда представлял собой бедный аул с двумя тысячами жителей. Скобелев выполнил возложенную на него задачу с огромной пользой для России. На экспедицию понадобилось девять месяцев, тринадцать миллионов рублей, и обошлась она сравнительно небольшими потерями – четыреста человек. По рельсам Закаспийской железной дороги мчались доставленные флотилией С. О. Макарова железные кони, вызывая любопытство у туркмен и злобу у англичан. Присоединением Ахал‑Текинского оазиса Россия прочно утвердилась в Туркестане и окончательно лишила Англию надежд на выход к водам Каспия.

В конце мая 1881 года Скобелев прибыл в Петербург. Столица жила под впечатлением недавних событий – покушения на императора и его смерти от руки народовольцев. Официальные сообщения о трагедии дополнили подробные рассказы родственников. Но, слушая их, Скобелев невольно ловил себя на мысли, что вместе с уходом из жизни Александра II внезапно оборвалось взаимопонимание в верхах, которое он, можно сказать, завоевал. По сложившемуся мнению, Александр II все же любил Скобелева, хотя иногда прилюдно и распекал как мальчишку. Предположительно и то, что царь ненавязчиво опекал «белого генерала» в той обстановке кривотолков, породивших почти полнейшее отсутствие в прессе вестей о ходе экспедиции. Мучительный вопрос: как сложатся отношения с сыном покойного императора? – долго не покидал Скобелева.

...Барон Н. Врангель вспоминал, что Скобелев Александра III «презирал и ненавидел». Так ли это? И если так, то где источник этой ненависти? Может быть, неприязнь возникла на Балканской войне, когда до наследника доходили весьма нелестные отзывы Скобелева о его военном даровании?

– А какова у вас, генерал, была дисциплина в отряде? – спросил Александр III Скобелева, вместо того чтобы узнать подробности экспедиции.

Кому же, как не царю, было знать о дисциплине и демократичности Скобелева? Князь Долгоруков произнес фразу, подлившую масла в огонь неприязни:

– Это было словно возвращение Бонапарта из Египта.

Чувствуя холодное отношение к себе официального Петербурга, Скобелев испрашивает отпуск и уезжает в Спасское.

...Его память возвращалась к началу 1880 года. Внезапная болезнь и не менее внезапная смерть Дмитрия Ивановича повергла семью Скобелевых в глубокое горе. Отец завещал похоронить его в Спасском. Завещание было в точности выполнено, а по Петербургу прошел слух, что умер он не своей смертью. Явных врагов Дмитрий Иванович не имел, груз недугов, способных в одночасье свести в могилу, был невелик. И лишь не многим пришла в голову мысль, что удар сей направлялся против Скобелева‑сына, деятельно готовившего Ахал‑Текинскую экспедицию. Но догадка эта так и не превратилась в подлинный факт. Телеграмма о смерти отца надолго выбила Скобелева из колеи. Может быть, на этом и строился расчет...

Мог ли предположить тогда Михаил Дмитриевич, что несколько месяцев спустя он лишится и матери при обстоятельствах, породивших в России новую волну слухов?

Во время русско‑турецкой войны Ольга Николаевна одной из первых включилась в деятельность по созданию санитарных отрядов. Ее стараниями в Болгарии была создана сеть приютов, больниц, где размещались сироты, вдовы, калеки. Совсем не случайно Российское общество Красного Креста делегировало ее в качестве начальницы лазаретов, а некоторое время спустя она возглавила Болгарский отдел общества Красного Креста. За чрезвычайно короткий срок ей удалось, зачастую вкладывая свои собственные средства, наладить трудное, хлопотное, но столь необходимое дело. Авторитет ее рос. Ежегодно Ольга Николаевна совершала поездки в Болгарию и, как правило, навещала основанный ею в Филиппополе приют на двести пятьдесят детей, родители которых были вырезаны башибузуками.

И если с именами мужа и сына связывали героические дела и военные успехи, то ее имя олицетворяло извечную доброту и сострадание русских женщин.

В одной из столичных газет сообщалось: «Когда она была в Софии, болгары сделали ей овацию, какая едва ли где‑нибудь выпадала на долю женщины. Г‑жа Скобелева зашла в парламент в сопровождении г. Кумани – дипломатического агента. Президент палаты депутатов г. Икономов обратился к ней с приветственной речью, которую депутаты встретили стоя и аплодисментами. Г‑жа Скобелева сказала несколько слов».

Сын этой поездки не приветствовал: «Матушка поехала в Болгарию. Я ей, впрочем, послал на днях телеграмму, чтобы она вернулась. Чего она там лазает по парламентам – только раздражает моих врагов...»

Тем не менее Ольга Николаевна поездку не прервала. Она намеревалась основать школу и заложить церковь в память о муже.

Занимаясь благотворительными делами, она отказывалась от жандармского конвоя, говорила: «меня и без того в этой стране хорошо знают». Ее сопровождали Смолякова – директор одного из госпиталей, служанка, офицер Петров и унтер‑офицер Иванов. Когда же она пересекла границу Восточной Румелии, то к ним присоединился Николай Узатис. Характеристики поручика настолько противоречивы: от «храброго и милого офицера» до «бесчестного и пошлого человека с натурой авантюриста», – что, как писалось в газетах, «какою‑то психической загадкой кажется это дело. Какие соображения могли руководить преступником, вся карьера которого создана сыном зарезанной им жертвы?»

Узатис знал, что Скобелева кроме дорогих икон и церковной утвари везет и большую сумму денег, по одним данным – один миллион рублей, по другим – восемь тысяч фунтов стерлингов. Очевидно, он уговорил Ольгу Николаевну ввиду сильной жары отправиться в путь вечером. В половине девятого на коляску, в которой ехали Скобелева и ее спутница, напали вооруженные грабители. Узатис убил Ольгу Николаевну ударом сабли, а нанятые им убийцы расправились с горничной и офицером, и лишь Иванову, дважды раненному, удалось ускользнуть он нападавших и добраться до Филиппополя. Спешно было организовано преследование, и отряд настиг убийц возле села Дермедере. В перестрелке подручные Узатиса были убиты, а сам он застрелился. Денег при них не оказалось.

В Спасском одной могилой стало больше. К горю семьи Скобелевых прибавилось горе всех честных людей, оскорбленных до глубины сердца в самых лучших своих чувствах. В печати появилось стихотворение поэта Г. А. Лишина, посвященное Ольге Николаевне:

Вместе внимали давно ль в умилении,
Что отдаленный народ
Женщине русской в ее воплощении
Дивную честь воздает.
Жертвой тебя назовут искупления.
Сына за то – всем врагам в изумление
Бог сохранил в дни войны.

Узатис унес с собой и истинную цель убийства. Известие о гибели матери поразило Скобелева настолько, что он долгое время не мог прийти в себя. Определенно, это был какой‑то рок. Его корпус медленно, но верно отвоевывал у пустыни жизненное пространство, стоял на пороге решающего столкновения с текинцами, а в спину одна за другой судьба нанесла глубочайшие раны. И предположение, что это не обычное стечение обстоятельств, высказывали в то время многие.